| |
Из воспоминаний тульского губернатора Осоргина М.М.
о 1905 годе
Михаил Михайлович Осоргин.
Воспоминания или что я слышал, что я видел
и что я делал в течение моей жизни.1861 -1920.
- М.: "Рос.Фонд Культуры"", студия ТРИТЭ,
"Российский архив",2008. - 1000 с.: ил.
В уездах резко
разыгрались беспорядки в одном [только] городе Веневе. Получил я однажды
телеграмму из Венева от членов уездного Съезда, сообщавшую мне, что в
городе погром. Я немедленно командировал туда вице-губернатора Хвостова
с полусотней казаков, походным порядком; давая это поручение Хвостову,
мне в первый раз пришлось резко с ним поговорить, так как он более или
менее открыл свои карты, которым я совершенно не сочувствовал. Хвостов,
выслушав мое предложение ехать в Венев, стал возражать, что не следует
торопиться, пускай хорошенько друг друга пощипают, и тогда легче будет
справиться и полюбят, и поверят власти. Я возразил ему, что я далек от
мысли укреплять власть на борьбе разных партий, что здесь, в Веневе, для
меня важно не кто начал, не кто производит беспорядок, а меня заботит
только одно: кто-то производит насилие над другими и это насилие должно
быть немедленно прекращено. А потому, если он, Хвостов, не желает
исполнить в точности мое предложение немедленно отправиться в Венев и
прекратить там беспорядки, то я сам лично туда поеду и министру
телеграфирую, что мой вице-губетнатор отказался исполнить возложенное
мною на него поручение. Хвостов сдался и тут же ночью выехал в Венев с
казаками. Порядок там был немедленно восстановлен, ограничилось
разгромом двух магазинов и разбитием стекол в квартирах наиболее видных
левых деятелей.
Рано утром следующего дня
еще до начала приема ко мне в приемную явился забрызганный, испачканный,
всклокоченный некто Пигулевский, занимавший должность не то податного
инспектора, не то акцизного надзирателя в Веневе. Пигулевский бежал из
Венева ночью, пешком добрался до Тулы, прямо ко мне. По его словам, дело
происходило так: по получении Манифеста 17-го октября, в первый
свободный день собралась теплая компания друзей отпраздновать это первое
торжество русской свободы. В числе этой компании был и он, Пигулевский,
известный земский деятель левого крыла Черносвитов и еще несколько
человек одного направления. Для этой пирушки они заняли чистую горницу
во втором этаже одного из веневских трактиров; пили они шампанское с
криками «ура», и на эти крики пришли к ним снизу, с черной половины
трактира, человека два не то мастеровых, не то рабочих. Пришли эти
мастеровые с определенной целью: «Просить господ сойти вниз и
растолковать, в чем заключается Манифест, о котором они слышат, а понять
не могут». Пигулевский рассказывал мне, что они пытали даже этих
мастеровых, нет ли тут обмана и не кончится ли это каким-нибудь
побоищем; присланные с черной половины трактира даже рассмеялись и
обещали беречь их пуще глаз. Пошли вниз объяснять Манифест он,
Пигулевский, и Черносвитов. Им устроили даже что-то вроде маленькой
эстрады, слушатели окружили их тесным кольцом. Все шло благополучно до
того пункта, где говорили о свободе союзов; публика никак не могла
понять, в чем заключаются эти союзы. Черносвитов, желая получше
объяснить, стал толковать, что этим дается возможность сплачиваться —
отдельно плотникам, отдельно столярам, и тогда уже эти мастеровые,
сговорившись, могут сами устанавливать цену за свою работу; хозяева
должны будут подчиниться, так как нигде дешевле не найдут рабочего.
Среди слушателей как раз была артель плотиков, к тому же подвыпившая;
один из нее своеобразно высказал свое сочувствие словам Черносвитова:
«Как, барин, не понять пользу от этого! Если мы не пойдем в союзы, так
просто дураки; как будто топорами, вместо того, чтобы тесать бревна,
себе животы ими распороли». Другой его товарищ, совсем уж пьяненький,
ничего не разобрав, только заорал: «Что, они хотят животы нам распороть?
Ах, они анафемы, сами мы им кишки выпустим», и полез с кулаками на
импровизированную эстраду. Пошла потасовка. Разъяснители Манифеста с
позором бежали, в трактире началась свалка. Первым делом толпа бросилась
грабить вино, и пьяная орда с гиком пошла разыскивать по городу
смутьянов, разграбили, между прочим, единственный часовой магазин одного
еврея, винную лавку и перебили окна в квартире отца Черносвитова, если
не ошибаюсь, крупного мукомола. Мне было ясно, что не обратись в
постыдное бегство Пигулевский и Черносвитов, недоразумение тут же и
разъяснилось бы, но революционеры такого рода в большинстве храбры лишь
на словах, а потому и предпочли скрыться; дальнейшие приключения
Пигулевского были трагикомичны: он бежал в соседнюю деревню и укрылся у
одной знакомой сельской учительницы, но к ней явился ее приятель,
местный крестьянин, с советом его выпроводить, а то ее школу разгромят.
И Пигулевский, без пальто, без фуражки добежал до Тулы. С Черносвитовым
дело вышло еще хуже: после нападения толпы на квартиру его отца он ночью
с женой и ребенком хотел укрыться на одной из мельниц отца, недалеко от
города. Пробираясь через плотину, жена его оступилась, упала в воду и
утонула, а он, желая ее спасти, бросился в воду, отчего сильно
простудился и долго был болен при смерти. Хвостову в Веневе и делать
ничего не пришлось: к утру к его приезду все уже улеглось. Оставалось
только судебным властям производить следствие, а полиции разыскивать
награбленное имущество часового магазина.
Примечание: Речь идет о
несчастном случае с Алексеем Николаевичем Черносвитовым, произошедшим на
Устинской мельнице на реке Осетр. Его отец Николай Петрович Черносвитов был
помещиком села Щучье и в том числе владел
мельницами. В 1905 году Даниил Иванович Пигулевский работал в Венёве страховым
агентом "Тульского Губернского Взаимного Земского от огня
страхования". Трактир, в котором завязалась драка, находился, вероятнее
всего, в нынешнем здании "Рандеву",
ул.Л.Толстого д.3.
|
